Безумова Елена Семёновна (поэма "Быль о Пустозерске")

Безумова Елена Семёнова, преподаватель литературы Великовисочной школы.

"Пусть будет вечно жить в памяти потомков великий духовный подвиг протопопа Аввакума Петрова - пример несгибаемой воли, стойкости, мужества и истинного патриотизма"

Е.С.Безумова

БЫЛЬ О ПУСТОЗЕРСКЕ

Пусть мой рассказ покажется Вам дерзким,
Но как-то в нашем центре областном
Мне задан был вопрос о Пустозерске:
— Что, мол, за город? Что осталось в нём?

О Пустозерске я в ту пору мало знала.
И в нём, признаться честно, не была.
— Там был острог когда-то, — отвечала, —
Но все уж в прошлом — вот и все дела.

В ответ смеялись: —Надо же, не густо!
А что же в прессе славят так его?
Ваш Пустозерск произошел от слова пусто —
Пустое место, больше ничего.

Тогда до боли мне обидно стало
За отчий край, незнание мое.
Набравши книг, неделю я листала
Великую историю его.

И вот теперь, глаза лишь я закрою,
Я вижу город древний наяву.
Как будто слился он с моей судьбою,
Как будто я в том времени живу.

И на дворе уже не наш двадцатый,
А тот семнадцатый жестокий век...
Раскол церковный... Пламенем объятый,
Горящий заживо за веру человек.

Идей духовных противостоянье.
О, Русь святая! Православия оплот,
Кровавой схватки мёртвое дыханье,
Старообрядцев непокорный род.

Свободный дух, смиренью неподвластный,
Грозящий гибелью неумолимый рок.
Отец реформ и — бунтовщик опасный,
Железный Никон и — строптивый протопоп.

О, век суровый, край сибирский дальний,
Нечеловеческих мучений боль!
Живая память дней многострадальных,
Открыть страницу времени позволь.

И вот я слышу колокол призывный.
Бурлит народ на площади рекой,
И чей-то крик, протяжный и надрывный:
—Ведут! — застыл над хмурою толпой.

За что, скажи, о Боже, эти муки!
За что огнём казнишь страдальцев ты?
Иссохшие, обрубленные руки,
Мычащие, разорванные рты.

Кольцо стрельцов у сруба рокового,
Кровавый круг кафтанов на снегу.
О Пустозерск, я варварства такого
Уже забыть во веки не смогу.

Летит быстрее ветра весть худая.
Примчалась на упряжках самоядь.
Вся тундра будто — Малая, Большая,
На льду Никольской речки собралась.

Апрельским ветром обдувает лица,
Мутится взор, от горя почернел,
Слезинка стылая на девичьих ресницах,
Мгновений скорбных тягостный удел.

Сверкает иней на замёрзших крышах,
Торговый ряд в посаде опустел.
Казалось, солнце поднималось выше —
Свидетель тайный чёрных царских дел.

Светило дивное, гуляешь ты высоко
И оком огненным земные зришь пути,
Открой мне тайну старины глубокой,
Завесу лет прорви и освети

Тот день, что стал стрелой, стремительно летящей,
Через века пронзающей сердца,
Соборным плачем, по Руси звенящим,
Триумфом духа узника — творца.

И, вняв души несбыточным моленьям,
Светило дрогнуло, приняв наказ,
Дотла сжигая дум моих сомненья,
Неторопливый начало рассказ:

—То во городе было во северном,
Пустозерском на Руси именуемом,
В месте дальнем, студёном, болотистом
В век семнадцатый, непредсказуемый.

Пронеслось, пролетело то времечко
Белой птицею, не воротится.
Горьких лет тех лихое бремечко
Легло на сердце червоточиной.

По приказу царя православного
Из династии славной Романовых,
Во колодках преступника главного
Привезли воеводы с охраною.

Был преступник сложенья могучего
Дал Бог рост ему с силой былинные,
Волос рус, брови чёрны, колючие,
Дерзок взор, очи — сталь, ястребиные.

Аввакумом в крещеньи нареченный
Был поповского роду он, звания.
Вольным духом с рожденья отмеченный,
Не боялся трудов и страдания.

От родного села от Григорова
По бескрайней земле русской матушке
Слух прошел о строптивом норове
Непокорного гордого дьякона.

За святую Русь, изначальную,
Православную, старообрядную,
Участь горькую, долю печальную
Принесла ему жизнь безотрадная.

Ох, не вы ли то, чёрные вороны,
Новых бед на Россию накликали,
Разнесли на весь мир, во все стороны
Патриарха указы Никона.

Содрогнули староцерковную
Те события эпохальные.
Затрещали по швам её кровные
Устои патриархальные.

Нелегко за нее было выстоять,
Русь святую, старозаветную.
«Житие» — Аввакумова исповедь,
Вера в силу её беззаветная.

Правдой жизни та книга писана,
Стоном тяжким, слезами горючими,
Кровью сердца насквозь пропитана,
Светом гордой души измученной.

«За хулы на царя крамольные,
Государево ослушание»
Обрекли старолюбца вольного
На жестокое поругание.

Из Москвы дан приказ: "Невольника
Содержать с надлежащей строгостью.
Коль в душе ни почтенья, ни робости,
В кандалы заковать раскольника!

Земляную темницу выстроить,
Срубы в землю врыть деревянные.
Дух мятежный из сердца вытравить,
Укротить попа — окаянного!
***
Земляная тюрьма дышит холодом,
Смрад удушливый, плесень в углу,
Губы ссохлись от муки и голода,
По колено воды на полу.

«От печали и туги великия»
Дух и разум займётся не раз,
Ад живой — день и ночь. Тени дикие.
Одноликий в оконце пейзаж.

В тело впились оковы железные,
Язвы гнойные пламенем жгут,
Но вздымаются мысли мятежные
Будоражат, влекут и зовут.

И несутся над Русью гонимые,
Презирая покорность и страх,
Поднимаясь зарею незримою
В беспокойных бунтарских сердцах.

И уже занимается зарево
Антиниконовских идей,
Над угаром реформ государевых
Разгораясь сильней и сильней.

И под залитым отблеском розовым,
По развилкам бегущих дорог
Мчатся сани с Федосьей Морозовой,
Обречённой в Боровский острог.

И на дыбу за правду Исуссову
Несгибаемой воли полна,
Шагнёт гордо княгиня Урусова,
Испив чашу мучений до дна.

У черты гробовой, над могилою,
Смерть величием духа поправ,
Под замёрзшею плахой Данилова
Не остудит неистовый нрав.

На забрале кремля Соловецкого
Непокорный монах Никонор
Кропит пушки на войско стрелецкое,
Зовёт к бою раскольный топор.

Что там окрик охраны с угрозами,
Безысходность невольничьих мест!
Ослабевшие пальцы Морозовой
Чертят вновь символический крест.

Неподвластно холуйскому рвению
Дух мятежный сломить, укротить,
И в предсмертном двуперстном знамении
Факел веры святой погасить.

Крайний Север. Болотища мерзкие.
Край-острог. Ад опальных вождей.
Земляная тюрьма пустозерская
Стала центром раскольных идей.

Со всего государства Российского
К ней духовная тянется нить.
Не погибла ты, Русь Византийская,
Православию русскому жить!»
***

Тут вздохнуло светило, задумалось,
На мгновенье потупило взор.
«Жизнь земную считают разумною,
Уверяю вас, всё это — вздор.

Миллионы лет кровь и страдания,
Свет и тьма в беспощадной борьбе.
Человек! Божество мироздания.
Кто в жестокости равен тебе!
Казнь свершить, но без кровопролития 
Вердикт вынес церковный собор.
Капитан Лешуков с воеводами
Всенародно прочёл приговор.

Обнялись Аввакум со товарищи,
Поклонились народу, простилися,
В сруб вошли, запылало пожарище,
В толпе охнули, перекрестилися.
Застонал, загудел медный колокол,
Площадь шапки сняла, потрясённая,
Очи жгучим подёрнуло волоком
Заблестела слеза потаенная.

Ввысь неслось огневое безумие,
Леденела душа, цепенея,
В пожирающей лаве Везувия
Также гибла когда-то Помпея.

Надрывался набат в исступлении,
Воздух звоном взрывался над крышами.
Вдруг народу открылось видение —
Слова ждали? Так Слово услышали.
Искры вихрем взвилися, проворные.
В синь небес звёздной россыпью канули,
Вдруг из пекла и смрада тлетворного
Очи старца, грозные, глянули.

А в очах — не христово смирение,
Негасимый огонь полыхнул.
Два перста непреклонным движением
Старец в синее небо взметнул.

И устами обуглыми, черными —
Дух мятежный из старца не выбили,
Заглушая бушующий шквал,
—Так молитесь, — Аввакум сказал, —
Впредь держитесь креста животворного,
И на край Ваш не будет погибели».

Отзвучала земная прелюдия,
Жизнь шагнула в горящий зев смерти.
Казнь свершилась — царя правосудие.
Начиналась эпоха бессмертия.

Много лет с той поры уже минуло,
Но твердят и поныне уста,
Будто небо над срубом раздвинулось
И златые раскрылись врата.

И, как только столбы обгорелые
Почернели и рухнули вниз,
Души смертников птицами белыми
В синь небесную, к солнцу взвились.

Смертны мы, и тела наши бренны,
Невеликий отпущен нам век,
Но идеи и мысли нетленны
И бессилен здесь времени бег.

Старой веры искра не поблекла,
Затерявшись в минувших веках.
Аввакум, вновь восставший из пепла,
Возрождается в учениках.

Прорастают духовные зёрна,
Разливаясь широкой волной,
И встаёт новый строй непокорных,
Продолжается начатый бой.

И не к славе взывая и лаврам,
Изуверов презрев приговор,
Встретит смерть проповедница Мавра,
Несломлённой взойдя на костёр.

От Москвы до болот Беломорья,
До бескрайних российских границ
Запылают багровые зори
Аввакумовских грозных зарниц.

Но, сияя с вершины Олимпа,
Светоч веры в огне не сгорит.
Жив ещё староверец Алимпий,
Всероссийский митрополит.

Не в угоду запросам имперским
"Житие" — призыв пламенный строк.
А начало всему — Пустозерский
Знаменитый раскольный острог.

Думы ветер овеял печалью,
Дни былые в преданья легли.
Древний город, форпост Заполярья.
Здесь истоки Печорской земли.

Покосились кресты на погосте,
Часовые немой тишины,
Но хранят в земле древние кости
Дух великий родной стороны.

Шумит время берёзовым бором.
Тени предков взывают, маня,
И летит над бескрайним простором
Пустозерская слава, звеня.

Пустозерск — это слово простое,
Но история так не проста.
Разве может назваться пустою
Та земля, где во имя Христа

Шли на крест, на костёр, на мученья,
Светом веры сжигая врага.
Нет! Душа не подвержена тленью,
И ни время, ни злая пурга

Не сметут и в снегах не укроют
Славу северной древней земли.
Пустозерск стал народа душою
К нему тропы в сердцах пролегли.

И нелёгкие судьбы людские
В слове этом навек сплетены.
Пустозерск — символ древней России,
Память русской святой старины.

Безумова Елена Семёнова, преподаватель  литературы Великовисочной школы.

ТО ВО ГОРОДЕ БЫЛО ВО СЕВЕРНОМ

БЫЛЬ О ПУСТОЗЕРСКЕ

Пусть мой рассказ покажется Вам дерзким,

Но как-то в нашем центре областном

Мне задан был вопрос о Пустозерске:

— Что, мол, за город? Что осталось в нём?

О Пустозерске я в ту пору мало знала.

И в нём, признаться честно, не была.

— Там был острог когда-то, — отвечала, —

Но все уж в прошлом — вот и все дела.

В ответ смеялись: —Надо же, не густо!

А что же в прессе славят так его?

Ваш Пустозерск произошел от слова  пусто —

Пустое место, больше ничего.

Тогда  до боли мне обидно стало

За отчий край, незнание мое.

Набравши книг, неделю я листала

Великую историю его.

И вот теперь, глаза лишь я закрою,

Я вижу город  древний наяву.

Как будто слился он с моей судьбою,

Как будто я в том времени живу.

И на дворе уже не наш двадцатый,

А тот семнадцатый жестокий век…

Раскол церковный… Пламенем объятый,

Горящий заживо за веру человек.

Идей духовных противостоянье.

О, Русь святая! Православия оплот,

Кровавой схватки мёртвое дыханье,

Старообрядцев непокорный род.

Свободный дух, смиренью неподвластный,

Грозящий гибелью неумолимый рок.

Отец реформ  и — бунтовщик опасный,

Железный Никон и — строптивый протопоп.

О, век суровый, край сибирский дальний,

Нечеловеческих мучений боль!

Живая память дней многострадальных,

Открыть страницу времени позволь.

И вот я слышу колокол призывный.

Бурлит народ на площади рекой,

И чей-то крик, протяжный и надрывный:

—Ведут! — застыл над хмурою толпой.

За  что, скажи, о Боже, эти муки!

За что огнём казнишь страдальцев ты?

Иссохшие, обрубленные руки,

Мычащие, разорванные рты.

Кольцо стрельцов у сруба рокового,

Кровавый круг кафтанов на снегу.

О Пустозерск, я варварства такого

Уже забыть во веки не смогу.

Летит быстрее ветра весть худая.

Примчалась  на упряжках самоядь.

Вся тундра будто — Малая, Большая,

На льду Никольской речки собралась.

Апрельским ветром обдувает лица,

Мутится взор, от горя почернел,

Слезинка стылая на девичьих ресницах,

Мгновений скорбных тягостный удел.

Сверкает иней на замёрзших крышах,

Торговый ряд в посаде опустел.

Казалось, солнце поднималось выше —

Свидетель тайный чёрных царских дел.

Светило дивное, гуляешь ты высоко

И оком огненным земные зришь пути,

Открой мне тайну старины глубокой,

Завесу лет прорви и освети

Тот день, что стал стрелой, стремительно летящей,

Через века пронзающей сердца,

Соборным плачем, по Руси звенящим,

Триумфом духа узника — творца.

И, вняв души несбыточным моленьям,

Светило дрогнуло, приняв наказ,

Дотла сжигая дум моих сомненья,

Неторопливый начало рассказ:

—То во городе было во северном,

Пустозерском на Руси именуемом,

В месте дальнем, студёном, болотистом

В век семнадцатый, непредсказуемый.

Пронеслось, пролетело то времечко

Белой птицею, не воротится.

Горьких лет тех лихое бремечко

Легло на сердце червоточиной.

По приказу царя православного

Из династии славной Романовых,

Во колодках преступника главного

Привезли воеводы с охраною.

Был преступник сложенья могучего

Дал Бог рост ему с силой былинные,

Волос рус, брови чёрны, колючие,

Дерзок взор, очи — сталь, ястребиные.

Аввакумом в крещеньи нареченный

Был поповского роду он, звания.

Вольным духом с рожденья отмеченный,

Не боялся трудов и страдания.

От родного села от Григорова

По бескрайней земле русской матушке

Слух прошел о строптивом норове

Непокорного гордого дьякона.

За святую Русь, изначальную,

Православную, старообрядную,

Участь горькую, долю печальную

Принесла ему жизнь безотрадная.

Ох, не вы ли то, чёрные вороны,

Новых бед на Россию накликали,

Разнесли на весь мир, во все стороны

Патриарха указы Никона.

Содрогнули староцерковную

Те события эпохальные.

Затрещали по швам её кровные

Устои патриархальные.

Нелегко за нее было выстоять,

Русь святую, старозаветную.

«Житие» — Аввакумова исповедь,

Вера в силу её беззаветная.

Правдой жизни та книга писана,

Стоном тяжким, слезами горючими,

Кровью сердца насквозь пропитана,

Светом гордой души измученной.

«За хулы на царя крамольные,

Государево ослушание»

Обрекли старолюбца вольного

На жестокое поругание.

Из Москвы дан приказ: "Невольника

Содержать с надлежащей строгостью.

Коль в душе ни почтенья, ни робости, 

В кандалы заковать раскольника!

Земляную темницу выстроить,

Срубы в землю врыть деревянные.

Дух мятежный из сердца вытравить,

Укротить попа — окаянного!

***

Земляная тюрьма дышит холодом,

Смрад удушливый, плесень в углу,

Губы ссохлись от муки и голода,

По колено воды на полу.

«От печали и туги великия»

Дух и разум займётся не раз,

Ад живой — день и ночь. Тени дикие.

Одноликий в оконце пейзаж.

В тело впились оковы железные,

Язвы гнойные пламенем жгут,

Но вздымаются мысли мятежные

Будоражат,  влекут и зовут.

И несутся над Русью гонимые,

Презирая покорность и страх,

Поднимаясь зарею незримою

В беспокойных бунтарских сердцах.

И уже занимается зарево

Антиниконовских идей,

Над угаром реформ государевых

Разгораясь сильней и сильней.

И под залитым отблеском розовым,

По развилкам бегущих дорог

Мчатся сани с Федосьей Морозовой,

Обречённой в Боровский острог.

И на дыбу за правду Исуссову

Несгибаемой воли полна,

Шагнёт гордо княгиня Урусова,

Испив чашу мучений до дна.

У черты гробовой, над могилою,

Смерть величием духа поправ,

Под замёрзшею плахой Данилова

Не остудит неистовый нрав.

На забрале кремля Соловецкого

Непокорный монах Никонор

Кропит пушки на войско стрелецкое,

Зовёт к бою раскольный топор.

Что там окрик охраны с угрозами,

Безысходность невольничьих мест!

Ослабевшие пальцы Морозовой

Чертят вновь символический крест.

Неподвластно холуйскому рвению

Дух мятежный сломить, укротить,

И в предсмертном двуперстном знамении

Факел веры святой погасить.

Крайний Север. Болотища мерзкие.

Край-острог. Ад опальных вождей.

Земляная тюрьма пустозерская

Стала центром раскольных идей.

Со всего государства Российского

К ней духовная тянется нить.

Не погибла ты, Русь Византийская,

Православию русскому жить!»

***

Тут вздохнуло светило, задумалось,

На мгновенье потупило взор.

«Жизнь земную считают разумною,

Уверяю вас, всё это — вздор.

Миллионы лет кровь и страдания,

Свет и тьма в беспощадной борьбе.

Человек! Божество мироздания.

Кто в жестокости равен тебе!

Казнь свершить, но без кровопролития ¾

Вердикт вынес церковный собор.

Капитан Лешуков с воеводами

Всенародно прочёл приговор.

Обнялись Аввакум со товарищи,

Поклонились народу, простилися,

В сруб вошли, запылало пожарище,

В толпе охнули, перекрестилися.

Застонал, загудел медный колокол,

Площадь шапки сняла, потрясённая,

Очи жгучим подёрнуло волоком

Заблестела слеза потаенная.

Ввысь неслось огневое безумие,

Леденела душа, цепенея,

В пожирающей лаве Везувия

Также гибла когда-то Помпея.

Надрывался набат в исступлении,

Воздух звоном взрывался над крышами.

Вдруг народу открылось видение —

Слова ждали? Так Слово услышали.

Искры вихрем взвилися, проворные.

В синь небес звёздной россыпью канули,

Вдруг из пекла и смрада тлетворного

Очи старца, грозные, глянули.

А в очах — не христово смирение,

Негасимый огонь полыхнул.

Два перста непреклонным движением

Старец в синее небо взметнул.

И устами обуглыми, черными — 

Дух мятежный из старца не выбили,

Заглушая бушующий шквал,

—Так молитесь, — Аввакум сказал, —

Впредь держитесь креста животворного,

И на край Ваш не будет погибели».

Отзвучала земная прелюдия,

Жизнь шагнула в горящий зев смерти.

Казнь свершилась — царя правосудие.

Начиналась эпоха бессмертия.

Много лет с той поры уже минуло,

Но твердят и поныне уста,

Будто небо над срубом раздвинулось

И златые раскрылись врата.

И, как только столбы обгорелые

Почернели и рухнули вниз,

Души смертников птицами белыми

В синь небесную, к солнцу взвились.

Смертны мы, и тела наши бренны,

Невеликий отпущен нам век,

Но идеи и мысли нетленны

И бессилен здесь времени бег.

Старой веры искра не поблекла,

Затерявшись в минувших веках.

Аввакум, вновь восставший из пепла,

Возрождается в учениках.

Прорастают духовные зёрна,

Разливаясь широкой волной,

И встаёт новый строй непокорных,

Продолжается начатый бой.

И не к славе взывая и лаврам,

Изуверов презрев приговор,

Встретит смерть проповедница Мавра,

Несломлённой взойдя на костёр.

От Москвы до болот Беломорья,

До бескрайних российских границ

Запылают багровые зори

Аввакумовских грозных зарниц.

Но, сияя с вершины Олимпа,

Светоч веры в огне не сгорит.

Жив ещё староверец Алимпий,

Всероссийский митрополит.

Не в угоду запросам имперским

"Житие" — призыв пламенный строк.

А начало всему — Пустозерский

Знаменитый раскольный острог.

Думы ветер овеял печалью,

Дни былые в преданья легли.

Древний город, форпост Заполярья.

Здесь истоки Печорской земли.

Покосились кресты на погосте,

Часовые немой тишины,

Но хранят в земле древние кости

Дух великий родной стороны.

Шумит время берёзовым бором.

Тени предков взывают, маня,

И летит над бескрайним простором

Пустозерская слава, звеня.

Пустозерск — это слово простое,

Но история так не проста.

Разве может назваться пустою

Та земля, где во имя Христа

Шли на крест, на костёр, на мученья,

Светом веры сжигая врага.

Нет! Душа не подвержена тленью,

И ни время, ни злая пурга

Не сметут и в снегах не укроют

Славу северной древней земли.

Пустозерск стал народа душою

К нему тропы в сердцах пролегли.

И нелёгкие судьбы людские

В слове этом навек сплетены.

Пустозерск — символ древней России,

Память русской святой старины.