Шаламов Варлам Тихонович 18.06.1907-17.01.1982 г.

русский прозаик и поэт 20 века. Создатель одного из наиболее известных литературных и публицистических циклов о жизни заключённых советских исправительно-трудовых лагерей в 1930-е — 1950-е годы.

Выдержка из беседы Сергея Москалева с исследователем творчества писателя – Валерием Петроченковым, заслуженным профессором Джорджтаунского университета. 

С.М.: Шаламов и вера. Можно ли говорить о нем, как о писателе христианском, ведь известно, что он не был верующим человеком?

В.П.: Это не совсем так. Я как раз этим занимался много и опубликовал несколько статей на эту тему. Дело в том, что Шаламов не раз и с сожалением повторял, что лишен религиозного чувства. С этим утверждением не приходится спорить. Но несомненно и другое: свойственное Шаламову напряженное религиозное сознание. Можно вспомнить его рассказ «Крест», его пожизненный спор, именно о вере, с отцом – священником-прогрессистом, спор о роли русского духовенства – о сути, а не о форме православия. Вот сейчас в Сургуте выходит сборник статей о Шаламове. В сборнике помещена моя статья «В поисках архетипа» о поэме Шаламова «Аввакум в Пустозерске», где, по словам автора, «исторический образ соединен и с пейзажем, и с особенностями авторской биографии». И там есть слова: «Наш спор — о свободе,/ О праве дышать,/ О воле Господней/ Вязать и решать».

Исповедание веры Аввакума перерастает в этой поэме в исповедание веры самого Шаламова.

С.М.: Подытоживая наше интервью: в чем ценность литературного наследия Шаламова для нас, ныне живущих?

В.П.: Шаламов сумел показать не только глубину нравственного падения человека, но и пути его преодоления. Его произведения – незатихающий набат, призыв не засыпать, не успокаиваться, помнить, кто мы и на что мы призваны на этой земле. Свое нравственное кредо он выразил в заключительном четверостишье поэмы об Аввакуме: «Нет участи слаще,/ Желанней конца,/ Чем пепел, стучащий/ В людские сердца».

Полный текст статьи

Аввакум в Пустозерске

Не в брёвнах, а в рёбрах
Церковь моя.
В усмешке недоброй
Лицо бытия.

Сложеньем двуперстным
Поднялся мой крест,
Горя в Пустозерске,
Блистая окрест.

Я всюду прославлен,
Везде заклеймён,
Легендою давней
В сердцах утверждён.

Сердит и безумен
Я был, говорят,
Страдал-де и умер
За старый обряд.

Нелепостен этот
Людской приговор:
В нём истины нету
И слышен укор.

Ведь суть не в обрядах,
Не в этом – вражда.
Для Божьего взгляда
Обряд – ерунда.

Нам рушили веру
В дела старины,
Без чести, без меры,
Без всякой вины.

Что в детстве любили,
Что славили мы,
Внезапно разбили
Служители тьмы.

В святительском платье,
В больших клобуках,
С холодным распятьем
В холодных руках.

Нас гнали на плаху,
Тащили в тюрьму,
Покорствуя страху
В душе своему.

Наш спор – не духовный
О возрасте книг.
Наш спор – не церковный
О пользе вериг.

Наш спор – о свободе,
О праве дышать,
О воле Господней
Вязать и решать.

Целитель душевный
Карал телеса.
От происков гневных
Мы скрылись в леса.

Ломая запреты,
Бросали слова
По целому свету
Из львиного рва.

Мы звали к возмездью
За эти грехи.
И с Господом вместе
Мы пели стихи.

Сурового Бога
Гремели слова:
Страдания много,
Но церковь – жива.

И аз, непокорный,
Читая Псалтырь,
В Андроньевский чёрный
Пришел монастырь.

Я был ещё молод
И всё перенёс:
Побои, и голод,
И светский допрос.

Там ангел крылами
От стражи закрыл
И хлебом со щами
Меня накормил.

Я, подвиг приемля,
Шагнул за порог,
В Даурскую землю
Ушёл на восток.

На синем Амуре
Молебен служил,
Бураны и бури
Едва пережил.

Мне выжгли морозом
Клеймо на щеке,
Мне вырвали ноздри
На горной реке.

Но к Богу дорога
Извечно одна:
По дальним острогам
Проходит она.

И вытерпеть Бога
Пронзительный взор
Немногие могут
С Иисусовых пор.

Настасья, Настасья,
Терпи и не плачь:
Не всякое счастье
В одеже удач.

Не слушай соблазна,
Что бьётся в груди,
От казни до казни
Спокойно иди.

Бреди по дороге,
Не бойся змеи,
Которая ноги
Кусает твои.

Она не из рая
Сюда приползла:
Из адова края
Посланница зла.

Здесь птичьего пенья
Никто не слыхал,
Здесь учат терпенью
И мудрости скал.

Я – узник темничный:
Четырнадцать лет
Я знал лишь брусничный
Единственный цвет.

Но то не нелепость,
Не сон бытия,
Душевная крепость
И воля моя.

Закованным шагом
Ведут далеко,
Но иго мне – благо
И бремя легко.

Серебряной пылью
Мой след занесён,
На огненных крыльях
Я в небо внесён.

Сквозь голод и холод,
Сквозь горе и страх
Я к Богу, как голубь,
Поднялся с костра.

Тебе обещаю,
Далекая Русь,
Врагам не прощая,
Я с неба вернусь.

Пускай я осмеян
И предан костру,
Пусть прах мой развеян
На горном ветру.

Нет участи слаще,
Желанней конца,
Чем пепел, стучащий
В людские сердца.