О речи
Упоминания о речи пустозеров немногочисленны и противоречивы. Основная загадка связана с «цоканьем», которое в наше время в речи жителей даже в отдаленных деревнях не встречается.
Федор Михайлович Истомин отчитывался по поездке 1890 года в Печорский край: "Язык Пустозеров отличается чистотой и малочисленностью характерных особенностей; он сильно приближается в этом отношении даже к языку литературному; в нем нет оригинальной певучести Усть-Цилемского говора, нет своеобразных присловий в роде «цё-ино» или «ино», например: «пошцё ино так», т.е. «зачем же так». Усть-Цилемская приставка «ли», заменяющая «нибудь», есть и у Пустозеров с переходом однако в «ле»; «кто-дли» и «кто-ле», вместо «кто-нибудь», «цё-ли» и «цё-ле», вместо что-нибудь".
Путешественник начала XX века Николай Белдыцкий также сделал замечание по речи жителя деревни Устье: "П. поразил меня своей наружностью... Но стоило ему только заговорить и все обаяние его личности сразу исчезало. По обычаю всех пустозер, говорил он тонким заискивающим голоском с сильным растягиванием слов и букву ч произносил как ц".
В «Словаре русских говоров Низовой Печоры», изданной на материалах полевых экспедиций Ленинградского университета 1951-1972 гг., мы также наблюдаем характерное «цоканье»: «Врацей-то не было, старухами фсё лецили, бабила фсё и ребят мыла старуха» (Тельвиска), «Цирак – белая птица» (Пустозерск), «Слояшки пекут, стаканом вынут, снацяла раскатают-то и полуцицця, как калаць» (Великовисочное).
По впечатлениям Сергея Мартынова, который в начале 20 века проводил подворно-экономическое обследование Печорского края: "Нигде, кажется не распространены столь широко такие остатки седой древности, как верование в реальное существование массы злых духов, нечистой силы, порчи, сглаза, оговора и колдовства, - как на Печоре". В церковной летописи Пустозерска была оставлена запись:"суеверий, волшебства и колдовства здесь непочатый угол".
Колдуны и колдуньи были для нижнепечорцев реальностью и обросли многочисленными подробностями. В зависимости от силы, колдун, по их мнению, имел в распоряжении чертей, иногда и до двухсот, которые после смерти передавались его ученику. Волшбой колдунов объясняли и почти все болезни - лишаи, прыщи, грыжи, ветрянку, костяную, "икоту", сумасшествие, потерю ребенка. Так же верили в домовых, водяных, леших и в существование всякой нечистой силы.
Вечерами в избах собиралась ребетня, чтобы послушать сказки или «ужасти», "бывальщины" про оборотней непременно «заправдашних». Вот одна из "ужастей", пересказанных Зоей Аркадьевной Шальковой:
"- Вот идёт мужик по берегу Края-Ямы. Темно, дождь моросит, да такой холодный, хоть глаза закрывай. Мосточки через речку узкие. Подходит и обмер… На мосточках сидит лешичиха. Волосы распустила и чешет, ноги с моста в речку спустила. Сама в длинном платье, да на мужика и смотрит. Вдруг голос он слышит: «Нет тебе ходу, пойдём со мною. Мне плохо одной». Мужик остолбенел, ног оторвать не может от земли. А тут гром да молния – лешачиха исчезла. Еле до дому мужик дошел".
Отголосками этой веры в нечисть были многочисленные кресты вдоль дорог и способы лечения с использованием «гипнотических» средств (заговоров, нашептываний) и определенных обрядов. Ребёнку, который страдает бессонницей, к примеру, чертили огарком спички крест вдоль и поперек тела. Для действенности наговоры писали на бумаге, которую больной, проносив три дня на груди, должен был сжечь и выпить с водой; наговаривали на воск, сплёвывая каждый раз, на воду, которой потом обрызгивали, на масло, которое втирали в больное место, на вино, которое затем нужно было выпить и тд.
Пустозерцы не сидели на месте, а были людьми предприимчивыми и очень мобильными. «Как пелядка пустозерцев и мезенцев до Колымы довела» - так можно сформулировать один из примеров непреодолимой двигательной активности жителей Пустозерской волости.
Неоднократно можем увидеть «пелядку» в таможенных книгах Великого Устюга XVII века, как и упоминания о печорских людях, которые её везли. А вот в писцовых книгах Великого Новгорода, также торговавшего печорской рыбой, оно отсутствует. В XVII веке слово «пелядь» - диалектизм, которое замечено только у печорцев и мезенцев. В XVIII веке через русских путешественников-естествоиспытателей попадает в ихтиологическую терминологию, а оттуда чуть позже в литературный русский язык.
Немецкий лингвист Макс Фасмер, составитель «Этимологического словаря русского народа» указывает на неясность происхождения слова «пелядь». Учеными выдвигается предположение, что русские заимствовали это название у коми, но вполне возможно и для них это название тоже заимствованное.
Слово «пелядка», по исследованиям ленинградского лингвиста Александра Сергеевича Герда, имеет достаточно узкий ареал распространения – встречается оно в мезенских говорах, нижнепечорских, замечено было на реках Сыня, Северная Сосьва, в нижнем течении Енисея и на Колыме. В остальных русских говорах и славянских диалектах это слово не встречается. На Оби, к примеру, эту рыбу называют сырок.
Распространение слова «пелядь» говорит нам о том, что именно пустозерцы и мезенцы в какой-то период истории переселились или осваивали Колыму, что впрочем, подтверждают и архивы. В книге краеведа Николая Окладникова можем прочитать, что летом 1646 года Семен Алексеев Пустозерец и Исай Игнатьев Мезенец с еще семью промышленниками в поисках новых земель, богатых пушниной и моржовыми клыками, пытались отыскать морской путь к востоку от Колымы, но из-за тяжелых условий плавания смогли проникнуть только до Чаунской губы. Здесь они встретились с местным населением «называемым чухчами» и открыли Чукотку.
Часто наши особенности лучше всего видны в сравнении. Жили несколько веков подряд рядом в 200 км друг от друга две группы русского населения Печоры: пустозерцы и устьцилёма.
У первых сложилось общинное владение краснорыбными тонями – все мужское население имело паи и ловило артелями, причем существовала очередность, когда хорошие и не очень тони переходили ежегодно от «сотни» к «сотне», так называли жителей двух-трех селений, объединявшихся для рыбной ловли. Такова была справедливость по-пустозерски.
В Усть-Цильме сохранялась архаичная форма владения семужьями угодьями – захватная. Пай был у владельца лодки, который формировал артель, которая устремлялась к лучшей тоне. Если у одной тони их собиралось несколько, то договаривались уже на месте, поплави закидывали по очереди. И никто не мог сказать, что в этом году тебе нельзя ловить в этих угодьях. Это была справедливость по-устьцилёмски.
В любом случае и те, и другие отличались наличием внутренней свободы. О нижнепечорцах из отчета Северной научно-промысловой экспедиции 1921 года: "Материальная жизнь Печоры построена на железной необходимости труда. Надо работать, бороться, чтобы не умереть. Человек здесь не согбенный и прижатый к земле. Здесь человек смелый, открыто глядящий в глаза смерти, а не червь, ползущий во прахе к неизбежной могиле...". Вот такая поэтика отчетов 20-х годов XX века.
Рыба и торговля – неотъемлемые элементы повседневности большинства пустозерцев, основа их зажиточной и сытой жизни. Но у этой безбедной жизни была и обратная сторона. Вот, что о тяжелой доле пустозёров писали в «Архангельских известиях изучения Русского Севера» в 1909-1910 годах.
При продаже рыбы до конца 19 века чердынские купцы, которые издревле снабжали товарами пустозёров, никогда не расплачивались деньгами, мол, недостоин этого товар. Одну бочку белой рыбы меняли на один куль муки, говорят, что в денежном эквиваленте получали 500% выгоды. Сёмгу пустозёры отдавали "на глазомер", не взвешивая. Впрочем, они на это шли, а куда деваться? До рынка сбыта еще надо добраться. Тут уж либо рыбу лови, либо торгуй. В качестве гирь чердынцы использовали и своих рабочих, предварительно загрузив их карманы чем-нибудь весомым. Не случайно жители Пустозерской волости были в долгу у чердынских купцов. Перечисление торговых уловок занимает не одну страницу, о которых рассказывает некий аноним.
В тех же Известиях внештатный корреспондент Иванов делился мыслями пустозёров весной: "Вот лёд пройдет, поедет он, мужик, на низ, в губу. Потом на семгу. Заплатит осенью долг. Дадут вновь на год под будущую рыбу. Заживет... А вдруг лето обманет, подведет. Что тогда? И стучит в висках, и больно, больно на сердце. Хозяин откажет. Не будет кормить! Кто тогда даст хлеба? А семья-то?"
Впрочем, в других источниках картинка рисуется более радужная... Но зависимость от погодных условий формирует в характере пустозёра и некую "продуманность" на два-три шага вперед, запасливость, и фатализм, одним из признаков которого является вера - одновременно "усердие к церкви", поддержание заветов Аввакума, задабривание духов озер, рек и даже заимствование у ненцев жертвоприношений: "Авось, что-то да и поможет".
Обратная сторона доверчивости - хитрость. На уловки чердынских купцов, занимавшихся скупкой рыбы, у пустозерцев были свои хитрости.
В июле, после празднования Ильина дня, начинался самый важный момент в промысловом сезоне - добыча семги. Печорский лосось за свою жирность на всю Россию славился отменным вкусом. Путешественник Николай Белдыцкий указал интересную особенность в обработке семги пустозёрами: "Пойманную рыбу очищают от внутренностей, солят и кладут в бочки. При этом ней вырезают ножом из брюха полосу жирного мяса, и рыбаки съедают ее сами. Есть объяснение этой варварской порчи благородной рыбы: "Чердынцы знают, что пустозеры портят семгу, да ничего поделать не могут. На каждую бочку семги чердынец отпускает 2,5 пуда соли, а пустозеры себе экономят пуд, а чтобы рыба не испортилась от малой засолки, они и лишают ее самой жирной части. А ту семгу, которую они ловят после ухода караванов и которая идет потом в Петербург, они не смеют так портить, потому пинежские купцы строго за этим следят".
Любовь жителей Пустозерской волости к комфорту отметил купец и общественный деятель Василий Латкин, побывавший в Пустозерске в 1843 году: «Кто же не выразит удивление, видя в этом отдаленном и пустынном крае тихое счастье, посреди довольства и некоторой роскоши, добытых честным трудом, промышленной деятельностью, или смелою предприимчивостью».
По словам исследователя Александра Шренка, прибывшего в Печорский край в 1837 году, все убранство домов имело целью показать гостю благосостояние: зеркала на стенах, скатерть тонкого полотна на столе и начищенный до блеска самовар, чай подаваемый в сервизе из тонкого московского фарфора. В описаниях путешественников горницы пустозёров были оклеяны обоями, обставлены добротной мебелью, в переднем углу обязательно стояли киоты с образами, некоторые из них были в серебряных ризах. Блестело серебро и в шкафах с посудой, а полы были устланы коврами – «все так хорошо, что лучше и желать нельзя в устье Печоры».
Василий Латкин со своей купеческой точки зрения даже критиковал пустозеров за транжироство: «Пусть бы только чай брал деньги у пустозерцев, но их губит роскошь. Прежде был и тот грех, что любили попивать французскую водку и виноградные вина, но эти времена миновали, и пустозерцы ведут трезвую жизнь, будучи обязаны этим уменьшению расходов. Но сколько денег у них выходит на ненужные мелочи, на черствые калачи и пряники, на гнилые орехи, на ситец, холстинки и прочее!».
Вероятно, поэтому живых денег у них водилось не много. Из отчета 1847 года помощника окружного начальника Метерского: «Зажиточных крестьян находится почти половина жителей, которые всегда остаются с безбедным для семейств пропитанием, но денежные средства имеют немногие, и по добродушию своему и простоте завсегда дают бедным на подати деньги, а для пропитания хлеб по введенному издавна обыкновению взаймы без всяких платных условий».
На рубеже XIX-XX веков наблюдался очередной интерес общества к северным территориям. В 1908 году появляется Архангельское общество изучения Русского Севера. Общество занималось как уже ясно из названия изучением и популяризацией Русского Севера, а еще издавало одно из лучших краеведческих изданий «Известия…». При чем здесь пустозёры?
Дело в том, что они были активными действительными членами и членами-корреспондентами данного общества. Платили взносы, писали статьи, оказывали помощь научно-исследовательским экспедициям и участвовали в выставках.
В 1910 году, к примеру, крестьянин Хабаров И.И. представил больше всего экспонатов на выставку «Русский Север», которая проходила в Архангельске. В 1913 году на второй Всероссийской Кустарной выставке в Петербурге наибольшее внимание посетителей привлекли самоедские куклы, предоставленные Сумароковым из Пустозерской волости. В Берлинской Кустарной выставке приняли участие Сумароков с самоедскими куклами и коврами и Н.И. Соболев также с самоедскими куклами и меховыми изделиями.
Так, к примеру, в 1913 году в обществе состояло 16 жителей Пустозерской волости:
Ващенко Петр Евгеньевич (дворянин), с. Куя
Володин Александр Алексеевич (торговец), с. Великовисочное
Гернет Вильгельм Алексеевич (управляющий заводом «Стелла Поляре»)
Дитятев Михаил Николаевич (торговец), с. Великовисочное
Иванов Петр Федорович (волостной писарь), с. Пустозерское
Кожевин Александр Иванович (оленевод), с. Пустозерское
Кожевин Иван Александрович (крестьянин-оленевод), с. Пустозерское
Кожевин Семен Петрович (крестьянин-оленевод), с. Пустозерское
Матвеев Василий Прокопьевич (служащий завода), с. Тельвисочное
Павлов Александр Иванович, д. Устье
Сумароков Алексей Михайлович, д. Устье
Сумароков Иван Яковлевич, с. Оксино
Хабаров Иван Алексеевич, с. Андег
Дитятев Егор Иванович (самоедский писарь), с. Великовисочное
Иванов Николай Петрович (крестьянин), с. Пустозерское
Стрелков Иван Григорьевич (учитель), с. Пустозерское
Однако с вступлением России в Первую Мировую войну число членов общества неуклонно год от года уменьшалось, пока в 1917 году не прекратило свое существование.
Промысловая крестьянская жизнь пустозерцев была весьма зависима от погодных явлений, а потому вынуждала внимательно наблюдать за происходящим за окном. Благодаря чему за столетия сформировала немало народных примет.
В 1843 году старик 90 лет из деревни Устье Михаил Павлов делился с путешественником и купцом Василием Латкиным:
- лето бывает по зиме: нынче была зима теплая, дули южные ветры, зато лето холодное, и ветер дует постоянно с севера;
- если в Духов-день есть ветер, то все лето бывает бурное;
- какой ветер дует 1-го сентября (13 сентября по новому стилю), на том ветре становится лед на Печоре;
- не даром сорока щебечет у дома и ворон каркает - к гостям;
Собирал пустозерские приметы мимоходом и отправленный в командировку в 1900 году мичман Новосильцев:
- если тепло падает в начале марта, ожидать ранней весны, если же в конце, то весна должна быть поздняя;
- если на Егорий (23 апреля по старому стилю) не тает, то надо ожидать 40 утренников;
- на Пасху погода - ранняя весна;
- если с юга синеет небо ("синь понебу пошла"), то непременно ждать оттепели;
- если во время оттепели от оттаявшего песка на тундре подымаются пары в виде синей дымки, то надо ожидать мороза.
Однако Новосильцев же подметил, что "приметы эти имеют место только до открытия моря, когда же море открывается, то они уже совершенно теряют свое значение".
Приметы, которые дошли до нашего времени в пустозерских и устьянских семьях Спирихиных, Хайминых, Поповых:
- дым столбом, к морозу;
- облака перистые – к ветру;
- если солнце село в тучу – к ненастью;
- снега много – к урожаю;
- если в период с 25 декабря по 7 января солнце выйдет 12 раз – то лето урожайное;
- иней на деревьях на Рождество – лето урожайное;
- сосульки короткие - к ранней весне, длинные сосульки в марте – к затяжной весне;
- в Духов день (51–й день после Пасхи), в понедельник после Троицы, пустозёры замечали: если в этот день ветрено, то «всё лето будет бурное»;
- трещина от носка Хасики до Пустозерска появилась, значит пошла Печора;
- с 5 на 6 мая мерили какое будет лето: если заморозок, то будет 40 утренников (холодная весна).
Один из самых распространенных существующих мифов – пустозерцы были староверами. Ведь Пустозерск у многих в первую очередь неразрывно связан в памяти с идеологом раннего старообрядчества протопопом Аввакумом. Но если подключить логику, то это становится уже не столь очевидным. В месте пятнадцатилетнего пребывания Аввакума, откуда по всей стране рассылались письма и грамоты о правильном духовном житии, с критикой высшего духовенства, подвигавшие на самосожжения и бунты, вряд ли стоит надеяться на лояльность власти к инакомыслию. Скорее наоборот, здесь наблюдалось усиленное внимание к духовной жизни пустозерцев и искоренению старой веры.
А вот насколько это было успешным – большой вопрос. Мы встречаем совершенно противоположные данные. Множество источников пишут об усердии пустозерцев к церкви, косвенными свидетельствами являются богатые вклады прихожан в пустозерские церкви – икон в серебряных ризах и окладах, серебряных сосудов и других дорогих вещей, немалые взносы на строительство церквей. В Усть-Цильме этнографу и писателю Сергею Максимову жалуется один из жителей: «Поезжай, слышь ты, в Пустозерский Городок; там лучше. Там по Боге…». В дневниках путешественников XIX века часто встречается противопоставление: устьцилемы – староверы, пустозеры – приверженцы официального православия.
В то же время нельзя сказать, что пребывание Аваакума на религиозной жизни пустозеров не отразилось. Наместник Пустозерска Матвей Жданов в 1713 году сообщал о том, что священник Преображенского храма Георгий и священники Введенской и Георгиевской церквей симпатизируют старообрядчеству, и церковные книги в храмах в большинстве своем «старопечатные», а прихожане городка свято чтут завет Аввакума: «Беречь древлее благочестие».
В рапорте священника Иннокентия Попова за 1846 год можно прочитать, что жители Пустозерской волости предпочитают старые иконы новым, металлические деревянным, чтят старообрядцев аввакумовских за святых угодников, а многие и поклоняются им каждением креста, водруженного на их могилах в Пустозерске. Впрочем, отправленный с проверкой рапорта пристав II стана Мезенского уезда Марков, посетив Пустозерск, написал в отчете: «в Пустозерском приходе Тельвисочной волости прихожан, уклоняющихся от православной церкви в раскол, не имеется, а все они ходят в церковь и принимают там таинства, совершаемые священниками». Про аввакумовский крест же написал, что ходят туда местные крестьяне всегда порознь, когда им приключается почитать своих родственников и в надежде исцеления от зубной боли. Впрочем, благодаря настойчивости И. Попова крест был извлечен из земли и поставлен рядом с Преображенским храмом.
Поэтому на вопрос: были ли староверами пустозерцы? Можно ответить: «Нет, но Аввакума чтили».
Наелся, напился, с богатыми сравнился
Родительское наставление: «Встретил человека – поклонись, голова не отвалится; здравствуй скажи, язык не отсохнет; нужна помощь – помоги».
Чем подИвишься, тем и подавишься (об эффекте бумеранга, не завидуй другому).
Пригласи на минутку, будут сидеть сутки (о надоедливых гостях)
Молодая парочка, сидят гусь да гагарочка.
«Самоварним ухом потрясите» (согрейте самовар, если человек зашел в дом для разговора, надо предложить чашку чая).
«Видят у Сёмушки денежки, кланяются: «Семён, да, Семён», а не увидят у Сёмушки денежки: «Так, раз-таку, мать, Семён…» (отношение к человеку меняется от того, дал он взаймы или нет).
«Чего ждешь? Ведь не красно платье (рубаху) просит» (говорят, когда ребенок плачет, а родители не подходят. О том, что ребенок плачет не без причины).
«Опять леший несёт» (о незванном госте)
«Не твоим ртом мышей ловить» (говорят в случае если заходит подруга и хвастается новым нарядом и на слова дочери: «Мне бы такой наряд», отвечает мать).
Сено к корове не ходит (у тебя просят какую-то вещь принести, твой ответ, в смысле тебе надо, ты и иди).
У вас медом лавки намазаны (гости о себе, если долго сидят в гостях).
Стыд не чад, глаза не ест.
Кинь калач острый, назад пойдешь – возьмешь (если человеку добро сделаешь, он тебе добром отплатит и наоборот).
Бросила бабушка камушком, да все мимо (нравоучений старших не слышат).
Сзади на лошадь хомут не одевают (человек ушел, а ты вспомнил, что хотел ему что-то сказать).
Пал с крыльца, да опять с конца (про человека, который говорит об одном и том же).
Ой девочки-голубочки у вас четыре губочки.
Господи, господи, убей меня до смерти, дай парня лет 20, да девку лет 17 (удивление по поводу высказывания, или удивление своим действиям).
Не видишь сват, калачи-то на столе (говорят, если под носом человек ничего не видит).
Вичка нема, да придаст ума (при наказании вицей).
Худой мужичок да закутыльничек, закачусь за него да не боюсь никого (какая бы слава о женщине не шла, но она замужняя, поэтому она прикрыта от грехов и от прочего).
Нашлась бабкина потеряжа у дедка в штанах (о потере).
Говорят, что кур доят, коров на яйца садят (мелет околесицу).
Пошла в амбар по муку, зашла к мужику (гулящая жена).
Не видали девки Машку в красненьком платочке (когда долго ищешь).
Не лей коровьи слезы (во время плача).
Я иду сзади, да в том же стаде (ответ человека, который плетется в конце).
Рыба по суху не ходит, рыба по морю плывет.
Кому тесно, тому вон место.
Ну вот и не костная рожа (ругательство).
Ой меня так раскуражило, как богату бабу перед чаем (женщина потеет, краснеет).
А кто-то только не нежил, кто-только не был. Я леший и конный, и пеший (если часто в доме меняются жильцы).
За компанию жид задавился.
Передом форчит, а на затылки вши.
Вот тебе бог, а вот двери (выпроваживая немилых гостей), вариант «Вот тебе бог, а вот порог».
Сегодня богаты ермошины дети, шти с печеньем хлебают (про хозяйку расточительную в еде, живущую без запаса).
Как будто за щеку клал (есть без разбору, много и все подряд).
Пузо как амбар (есть без разбору, много и все подряд)
Держи рот шире
Выть загорелась – захотелось пить